Космичность любовной боли

Для любящих и со стороны окружающих, на первый взгляд, их чувства, способ существования являются смешными, комичными. Попробуем разобраться, почему.

Французский философ А. Бергсон в фундаментальной работе "Смех" фактически говорит о невозможности связи любви и комического. Ведь, по его мнению, комическое связано с толпой, превалированием разума над чувствами ^[1]. Любовь же, напротив, в первую очередь глубоко интимное, индивидуальное чувство и главное в рамках ее дискурса - не рассудок, не разум, а чувства. Мы видим, что для окружающих (друзей Ромео - Меркуцио и Бенволио) любовь Ромео к Джульетте смешна; их радости, боли, чувства - комичны, неуместны, странны, парадоксальны. Но что это значит?

Для начала, давайте вспомним, что представляет собой понятие "парадокс". Итак, парадокс (от древнегреч. Παράδοξος - неожиданный, странный от древнегреч. Παρα-δοκέω - кажусь) - ситуация (высказывание, утверждение, суждение или вывод), которая может существовать в реальности, но не имеет логического объяснения. Следовательно, парадоксальность - неожиданность, непривычность, оригинальность, противоречивость себе, исходным посылкам, общепринятому, традиционному взгляду или здравому смыслу по содержанию и/или по форме.

В связи с этим уместно будет вспомнить, что российский исследователь комического Л. Карасев подчеркивает, что парадоксальность является онтологической характеристикой комического ^[2]. Любовь тоже, по сути, является парадоксом, вся история любви является таковой.

Ведь удивительно, парадоксально, таинственно, что именно эта личность стала для того или иного человека смыслом жизни. Уникально вообще (как говорят сами влюбленные) то, как в один момент неожиданно они друг друга нашли. Несоответствие в рамках любви заключается в том, что ни одна история любви не повторяется. Каждая история любви неповторима и несравненна, и в этом также парадоксальность любви: любовь всегда одна и та же, но различна в судьбах человеческих и, следовательно, возможно, некая история любви в глазах других может выглядеть комично, несуразно, наивно.

Исходя из этого, А. Бадью, отвечая на вопрос в одноименной работе "Что такое любовь?", пишет: "Любовь - это работа с парадоксом" ^[3]. Пожалуй, на первый взгляд, кажется абсурдным, сумбурным данное определение, но не будем торопиться. По его мнению, существует женский и мужской пол, которые друг от друга радикально отличаются (взгляд, мнение, любовь и т.п.), но все же "случаются истины, являющиеся родовыми, изъятыми из любого позиционного разъединения. Следовательно, - подчеркивает французский мыслитель, - любовь - операция, которая артикулируется через парадокс" ^[4]. Любовь не снимает этот парадокс, она с ним работает. Точнее, она производит истину из самого парадокса.

Таким образом, любовь разрешает парадоксы, она разрешает ту раз- деленность мужского и женского "Я", которые вместе с тем не уничтожают их самобытность, автономность, а наоборот, приобретают особые качества, особую ценность и значимость каждого из участников любовного дискурса. И тем, кто еще не причастен к любви, кто не познал ее глубинную суть - отношения любящих, их "онтологическая перестройка" смешна и непонятна.

В любви любящие нераздельны, но не слитны: "Любовь есть нашей истинной ипостасью. И действительно людьми мы становимся только тогда, когда обратим свой взгляд на эту глубочайшую действительность. Тогда нас будут характеризовать уже не наши психические травмы, обиды, социальное положение в обществе, а любовь, что их превращает в подлинные личности" .

Приведем несколько примеров того, как любящие "работают" с парадоксами. Причем стоит отметить, это относится исключительно к романтической культуре любви. Р. Барт в "Фрагментах речи влюбленного" пишет: "Полностью скрыть страсть (или хотя бы ее неумеренность) немыслимо: не потому, что человеческий субъект слишком слаб, но потому, что страсть, по сути, создана, чтобы быть видимой. Нужно (это мы видим и по сюжету "Ромео и Джульетты" - В.Т.), чтобы само скрывание было на виду: знайте, что я сейчас кое-что от вас скрываю - таков деятельный парадокс, который я должен разрешить; нужно, чтобы в одно и то же время это было и известно, и неизвестно, чтобы было известно, что я не хочу этого показывать; таково сообщение, которое я адресую Другому" значение. И, пожалуй, великая мудрость в любовном дискурсе - ^[5].

Пожалуй, мы не раз встречались в жизни сами или в случаях с нашими друзьями, знакомыми, когда мы либо они рассказывают о начале истории любви (влюбленности). Нас переполняют чувства, и мы делимся, или делятся с нами рассказами о том, какие чувства охватывают нас/их, но в тот момент, когда спрашивают: "Кто он/она?" или начинают любопытствовать и в деталях расспрашивать про тот или иной момент нашего любовного дискурса, тут же мы прерываем наш разговор и образно говоря "съезжаем" на другую тему (деликатно делается это или грубо, зависит от человека). Этот эффект мы бы назвали "эффектом черепахи", когда хотят выпытать более детально о нашей истории любви, а мы в большинстве случаев, не хотим об этом говорить. Не потому, что стыдно, не потому, что кто-то нам позавидует, а потому, что любовь - это "тайна на двоих". Не раз пришлось наблюдать (думаю, что и вы наблюдали) подобные ситуации в своей жизни, сидя в кафе, на остановках или в городских парках. Любовь хочет говорить и молчать. В любви и то, и другое имеет важное быть на грани этих феноменов, не отдавая предпочтения кому-либо из них в отношениях с теми, кого любим, кем дорожим всем сердцем.

Есть еще один интересный парадокс любовного дискурса, с которым мы, любящие, неминуемо сталкиваемся. Р. Барт пишет: "Запутанный парадокс: я могу быть понят всеми (любовь приходит из книг, ее диалект широко распространен), но выслушан (воспринят "пророчески") могу быть лишь теми, у кого в точности и нынче же тот же язык, что и у меня. Влюбленные, говорит Алкивиад, подобны укушенным гадюкой: "Говорят, что тот, с кем это случилось, рассказывает о своих ощущениях только тем, кто испытал то же на себе, ибо только они способны понять его и простить, что бы он ни наделал и ни наговорил от боли" (См. Бутр,218а - В.Т.); тощее воинство "изголодавшихся усопших", влюбленных Самоубийц (сколько раз один и тот же влюбленный не кончает с собой?), которым ни один великий язык (разве что - фрагментарно - язык былого Романа) не дает своего голоса" ^[6].

Эта мысль французского мыслителя напоминает потрясающую по глубине и экзистенциальному наполнению фразу М. Мамардашвили: "Любовь всем давно прекрасно известна, она испытана миллионами людей и зачем заново испытывать ее с той остротой, с какой я испытываю - какая в этом необходимость, зачем это нужно в мире?" ^[7]. Поэтому неудивительно, что для друзей Ромео, его чувства, боль - смешны.

В этом состоит одиночество любовного дискурса. Он только для двоих, он не для общества, хотя и в обществе. Почему? Не потому, что кто-то не хочет этого... Нет! Каждая история - уникальна, неповторима, несравненна, а значит парадоксальна. То, что есть нормой для одной истории любви, недопустимо - в другой. Как не бывает одинаковых людей, так не бывает одинаковых историй любви. Любая история любви - герменевтически одинока, следовательно, парадоксальна. Понять ее полностью могут только те, кто сами в ней участвуют.

На наш взгляд, нужно еще более детально вникнуть в суть боли любви в контексте романтической культуры. Здесь, по нашему мнению, можно выделить ее два момента:

- боль от любимого человека;
- боль за предмет любви.

Разберем эти два вектора по отдельности.

Русский философ С. Франк в работе "С нами Бог" отмечает, что "предмет любви чаще всего вызывает для нас страдания и испытания... Любовь есть непосредственное восприятие абсолютной ценности личности; в таком качестве она есть благоговейным отношением к ней, радостное восприятие ее сущности, несмотря на ее недостатки, перенесение на любимую личность смысла своего существования" ^[8].

Соответственно, если любовь онтологически и в жизни человека, по сути, не может возникнуть из безобразного, то в рамках дискурса любви влюбленный, по мнению Платона, кажется иногда даже безобразным и невыносимым с точки зрения окружающих. Об этом отдельно говорит и Р. Барт. Французский амуролог указывает на ряд моментов поведения влюбленного, от которых тот, кого любят, страдает. Любящий:

- порой не может вытерпеть, чтобы кто-то был выше или наравне с ним в глазах его любимой и пытается унизить любого соперника;
- удерживает любимую в стороне от отношений со многими людьми;
- поддерживает любимую в незнании, чтобы она узнавала все только от него;
- может тайно желать гибели всем тем, кто дорог для любимой - отцу, матери, родным, друзьям;
- хочет, чтобы у влюбленной не было ни семьи, ни детей
- страдает, если личность, которую он любит, сделает что-то неприличное [Бушр. 178е]. По поводу этого, Р. Барт отмечает, что ощущение боли, страдания у любого из участников любовного дискурса возникает также из-за чувства вины.

Здесь будет уместно вспомнить слова известного украинского исследователя феномена любви В. Малахова, который пишет: "любовь как таковая не может не чаять радости, ибо полная, совершенная любовь есть радость. Любовь дерзает, благоговеть издали для нее недостаточно - любящий знает, что должен быть рядом с любимым, делить с ним его судьбу. Любовь всегда стремится к взаимности. Когда любовь, тем не менее, лишена радости, взаимности, дерзания - она в нас болит... боль любви - жесточе, чем физическая и душевная боль. Жалость к тому, в ком болит его любовь" ^[9] Однако все же немецкий философ Г. Гегель подчеркивает, что "те страдания любви, те разрушенные надежды, вообще и влюбленность, те безграничные страдания, которые испытывает любящий, то безграничное счастье и блаженство, которое он себе представляет, обнаруживает не сам по себе всеобщий интерес, а нечто такое, что касается исключительно его одного" ^[10]. Следовательно, тот, кто любит, не хочет и не воспринимает советы своих близких, родных, друзей. Эти советы для любящего смешны, пусты и не нужны, ведь те страдания и боль - исключительно его и больше ничьи, поэтому неудивительно, что только у него возникает любовная рана. "Любовная рана такова: коренное зияние, которое, по мнению Р. Барта, никак не затянется и из которого субъект истекает, образуясь как таковой в самом этом истечении". ^[11] Любовная рана - это рана, которая возникает не потому, что предмет любви сделал что-либо плохое, оскорбительное или обидел того, кто любит. Любовная рана - это словно "печать на сердце" (Песнь Песней 8,6), о которой говорит библейский писатель. Это рана, которая существует как память, как вера, как надежда в отношении любимого существа. Поэтому во всей той боли, ранах и муках, которые переживает любящий от предмета любви, философы всегда усматривали и положительный вектор.

Так еще в "Федре" Платон отмечает, что любовь (эрос) является врачом, в том смысле, что именно она излечивает все величайшие страдания в человеке Много позже, И. Гете подчеркивает, что любовь через боль и страдания формирует личность, окрыляет ее и вселяет в ней мужество, делая ее способной идти вопреки всему, даже собственной жизни ^[12].

М. де Унамуно в очерке "Любовь, боль, сострадание и личность" отмечает, что настоящая любовь рождается через боль, которая возникает из смерти любви телесной ^[13]. Поэтому становятся понятными очень точные слова известной исследовательницы Лу Саломе: "в любви, как и в творчестве, лучше сразу отказать, чем существовать как тень. Лучше верить (а точнее понимать - В.Т.), что периодичность высшего счастья в любви настолько же естественная, как и в творчестве. Это происходит из-за того, что жизнь и любовь не совпадают и дают время от времени друг другу печальные уступки, чтобы вообще продолжить существовать: любви дается несколько счастливых мгновений, но она неохотно соглашается снять после бала свои праздничные одежды и в самом скромном и повседневной платье сидеть в углу" ^[14].

М. де Унамуно отмечает, что "любовь - это и значит сострадать, и если тела соединяет наслаждение, то души сочетает страдания" ^[15]. Естественно, что через эти страдания за предмет любви возникают слезы любви. Наименьшее любовное переживание, счастливое или печальное, доводит любящего до слез. Находясь в подчинении у предмета любви, он пренебрегает той цензурой, которая сейчас не позволяет взрослым доходить до слез и через которую человек пытается утвердить свою мужественность. Р. Барт подчеркивает также, что в любви главное даже не слова, а именно слезы: "плача я хочу кого-то поразить, повлиять на него (Смотри, что ты со мной делаешь). Обычно так и есть, что именно этим способом побуждается Другой открыто взять на себя сочувствие или не чувствительность; но это может быть и я сам: я довожу себя до слез, чтобы довести себя, что боль моя не иллюзорная; слезы - это знаки, а не выражения. Своими слезами я рассказываю историю, порождаю миф о горе и тем самым с ним смиряюся; я могу с ним жить, поскольку плача, завожу себе эмфатического собеседника, что воспринимает наиболее "истинное" послание - послание моего тела, а не языка" ^[16]. Соответственно субъект любви, как отмечает французский амуролог, переживает чувство острого сочувствия по отношению к любимому объекту всякий раз, когда видит, чувствует или знает, что тот несчастный или находится в опасности по той или иной причине, внешней по отношению к самим любовным отношениям ^[17].

Сострадание тому, кого любишь - неминуемо. Если его нет - то нет и любви. Тот, кто любит - чувствует страшную боль за любимую личность, независимо от того, с ней все хорошо, или же она претерпела какое бедствие или беду. Ощущение сострадания в сердце, душе и сознании за предмет любви существует как ее маркер. Только и исключительно в любви наиболее глубоко раскрывается вся сущность человеческой боли и страдания за Другого. Уместно будет вспомнить роман Достоевского "Преступление и наказание" и всем известные слова Раскольникова, адресованные Соне Мармеладовой: "Я не тебе поклонился, а всему человеческому страданию". Любовь среди всех экзистенциалов и феноменов человеческого бытия максимально открыто (не пугая при этом) дает понять каждой личности смысл страдания в мире и в жизни, в частности.

Таким образом, комичность любовной боли как атрибута романтической любви имеет глубокий смысл и сложную структуру. Смысл комичности любовной боли понимается как ее странность, непонятность со стороны окружающих в адрес той или иной любящей пары. Те, кто не любят или у кого уже "перегорели" чувства, не понимает (а скорее всего не хочет/не может понять) ту боль, которую переносит любящий человек. Стоит отметить, что согласно философскому дискурсу, любовная боль двояка: она возникает как вследствие тех или иных моментов со стороны предмета любви, так и чувства за предмет любви, при этом к самой любви не может быть ощущения презрительности или еще хуже - отвратительного.

[1] Бергсон А. Смех / Смех / А. Бергсон / Французская философия и эстетика XX века / пер. с франц. И. Вдовиной. - М.: Искусство, 1995. - С. 16.
[2] Карасев Л.Б. Философия смеха. - М.: Рос. гос. гуманит. ун-т. 1996. - С.32.
[3] Бадью А. Что такое любовь Электронный ресурс / Режим доступа: magazines.mss.ni/nlo/ HYPERLINK
[4] Бадью А. Там же.
[5] Грюн А. Жити в дом1 Любови / А. Грюн / Пер. з шм. О Конкевича. - Л.: Св1чадо, 2005. - С. 69.
[6] Барт Р. Фрагменты речи влюбленного. - С. 232.
[7] Мамардашвили М. Беседы о мышлении / М. Мамардашвили / Режим доступа: psychology.ru/library/00055.shtml
[8] Франк С. С нами Бог / С.Л. Франк / Трактаты о любви. - М.: ИФ РАН, 1994. - С. 101-102.
[9] Малахов В.А. По сю сторону ясности. Заметки. Сновидения. Размышления. - К.: ДУХ I ЛІТЕРА. 2014.-С. 76.
[10] Гегель Г.В.Ф. Любовь. — С. 276.
[11] Барт Р. Фрагменты речи влюбленного. - С. 108-109.
[12] Нарекай II.С. Тема любви в философской культуре Нового времени / И.С. Нарский // Философия любви: в 2 ч. - М.: Политиздат, 1990. - 4.1. - С. 117.
[13] Унамуно М. де. Любовь, боль, сострадание и личность / М. де Унамуно / Трактаты о любви. - М.': ИФ РАН. 1994. - С. 131.
[14] Лу Саломе А. Мысли о проблемах любви / Лу Андреас Саломе. Эротика. - М.: Культурная революция, 2012. - С. 42.
[15] Унамуно М. де. Любовь, боль, сострадание и личность. - С. 131.
[16] Барт Р. Фрагменты речи влюбленного. -С.268.
[17] Барт Р. Там же. - С.353.