"Но эта предыдущей не чета, та озлобилась, а эта — доброта"
В данной цитате трагедии "Ромео и Джульетта" поднимается вопрос о соотношении любви в контексте добра и зла, справедливости и несправедливости. Романтическая любовь, как и сама любовь, не связана со злом; об этом еще пишет Аристотель: "Любить - значит желать другому того, что считаешь за благо, и желать притом не ради себя, но ради того, кого любишь, и стараться по возможности доставить ему это благо" [Шіеі II 4 1379а2-3].
Связь любви с добром в первую очередь объясняется ее справедливостью. Уже в Платоновском диалоге "Пир" можно встретить мысль о том, что любовь всегда справедлива и правда всегда за ней, ведь справедливость является ее атрибутивной характеристикой, свойством [8ушр.197а]. Поэтому и Аристотель подчеркивает в "Риторике" по поводу любви и справедливости то, что мы любим людей, которые всегда во всем находят справедливое [ШіеІ. II 4 1381]. Без справедливости любовь не способна была бы называться и существовать как любовь. Соответственно все, что угодно в мире, может быть несправедливым, но только любовь как дар неба всегда там, где справедливость и правда.
Онтологически любовь всегда справедлива, ведь она никогда не делает того, что противоречит ее природе. Она никогда не становится ненавистью, завистью, не бывает немилосердной, нетерпеливой, ревностью. Любовь существует и действует всегда согласно тому, что она есть. Другое дело, когда люди привыкли в ней как к страсти, ради радости, удовольствия и наслаждения. Однако любовь - не только это в себя впитывает и "обещает" тем, кто любит. Следовательно, верными являются слова выдающегося немецкого мыслителя Г. Гегеля в очерке "Любовь" - по сути, какой бы ни была трагической история любви, даже если она безответная, она не дает право человеку говорить, что она несправедлива [1]. Поэтому французский исследователь Д. де Ружмон отмечает, что "западноевропейская лирика не занимается ни изысканностью рассуждений, ни плодотворным спокойствием семейной пары. Ее привлекает не взаимность любви, а страсть любви. А страсть - это страдание. В том-то и вся суть. Страсть любви означает несчастье" [2].
Только имея этот "диалог", опыт общения, как с положительными, так и с отрицательными экзистенциалами, любовь способна, может и всегда становится бессмертной, вечной. Фактически не может быть романа без смерти и испытаний. Не может быть вечной любви, которой бы не угрожала и/или мешала сама жизнь (мир) и/или же окружающая среда любящих (люди).
Согласно мысли Э. Левинаса в известном интервью "Философия, справедливость и любовь" отмечает, что опыт справедливости - это опыт любви, которая сочувствует страданию Другого [3], ведь непонимание Другого является наиболее несправедливым и жестовим со стороны субъекта любви [4]. Тем самым, на наш вгляд, французький феноменолог говорит о том, что настоящая справедливость неразлучная с любовью, а значит с ответственностью и прощением. Но вместе с тем он не говорит, что опыт любви - это опыт справедливости, он не говорит, что это взаимно. Поэтому можно сказать, что есть все же моменты в романтической любви, когда любящие идут против справедливости, существующей в этом мире (и это мы особо видим в "Ромео и Джульетте"). На этом более подробно мы остановимся чуть позже.
Справедливость в обществе, как отмечает Г. Мадинье, может быть, как положительной, так и отрицательной. Главный ее положительный вектор состоит в том, что, по мнению французского персоналиста, она как орган любви, как орудие его бытия существует перед лицом разума, не иначе, как только для того, чтобы создавать и совершенствовать нормальные для ее появления условия [5]. Западный мыслитель очень метко назвал справедливость "органом любви"; ведь тем самым он показал онтологическое единство этих двух феноменов. Однако он не назвал справедливость центральным, главным и руководящим органом любви. Справедливость - "одна из...", однако не самое главное для романтической любви.
Г. Мадинье указывает фундаментальную функцию справедливости - "создать возможность" диалога любви и разума, а также создавать условия для появления любви там, где ее "не признают". Этим моментом он указывает на онтологическую взаимозависимость любви и справедливости - друг без друга не можгут существовать: справедливость, будучи атрибутом любви, пребывает в ней для того, чтобы помочь последней быть там, где любви говорят, что "ей здесь не место. Любовь, - продолжает Г. Мадинье, - требует единства Мы. Она (и это мы видим исходя из диалогов Ромео и Джульетты - В.Т.) упорядочивает справедливость, чтобы приостановить действие инстинктивных сил, она сталкивает друг с другом человеческие индивидуальности, уравновешивает их, определяет ему как "других" и равных и наделяет их правами" [6]. Только она способна максимально родить желание жить не ради собственного эго, а ради людей, к которым та или иная личность испытывает чувство любви. Именно любовь способна упорядочить (не изменять, не трансформировать) справедливость и способна последнюю сделать действительно такой, какой она есть.
Из этого следует, что любящие и сама любовь "не мыслят зла" (1 Кор. 13, 3). Любовь не съедает себя в скрытой злобе. Любовь сопровождает спокойствие и сила, тепло и ясность. Любовь никогда не обижается, даже если, на первый взгляд, это кажется оскорблением. Она устраняет недоразумения, но не закрывается перед агрессией. Греческое определение состояния происходит от понятия "несвоевременно, преждевременно, сгоряча". Любовь реагирует должным образом. Она благородна, и ее не в силах выгнать из существующего момента оскорбительные слова. Она не чувствительна излишне. Оскорбленная личность снова и снова порывает с любовью, потому что несправедливость вызывает у нее сильное чувство гнева и недовольства, накопившиеся под поверхностью. Поэтому справедливость - лишь момент любви, но не онтологическая ее характеристика. Апостол Павел в послании к Коринфянам говорит, что любовь там, где правда, где справедливость, а там, где ложь, обман - места любви не остается. Любовь радуется не обману, а исключительно и только правде. Она радуется только тогда, когда другой человек проявляет себя в соответствии должного, достойно [7]. Любовь всегда далека от обмана, ведь как подчеркивает В. Розанов, "первое "я солгал", означает: "я не люблю", "я уже меньше люблю". Угасает в человеке чувство любви - и гаснет истина. Поэтому говорить исключительно правду на земле - значит постоянно и по-настоящему любить" [8].
Когда апостол Павел говорит о любви, которая не раздражается, то, очевидно, он имеет в виду, что она не заостряет ситуации, не превращается в страсть, лихорадочный приступ. Украинский исследователь А. Швырков проясняет, что благодаря любви индивид вынужден менять свой образ жизни, входя в образ жизни любимой [9].
Любовь не злопамятна; она зла не замечает. Люди часто в отношениях между собой сводят счеты. В мире общепринятым считается, что хорошие отношения основываются и могут быть таковыми исключительно на принципе равенства: "когда определенная личность меня оскорбила, то я должен оскорбить и ее". Но в результате равенства любви не будет никогда, лишь постоянное сведение счетов, бесконечный порочный круг взаимных оскорблений в адрес друг друга. Постоянно занимается подсчетами только маргинальный человек; кого "расширила" любовь, тому нет никакой необходимости считать причиненный ему вред. Любовь фундаментально преодолевает зло, а не подсчитывает его и не умножает [10].
В этом контексте уместно вспомнить слова украинского мыслителя XIX в. П. Линицкого, который детально рассматривает связь любви с добром, добрыми делами: "Добродетель же у истинно добродетельных людей всегда исходит из сильнейшей, непреодолимой любви к добру, и только нравственное добро может быть предметом действительной любви; поэтому люди, являющиеся действительными носителями нравственного добра, воплощающими в себе идею добра, внушают к себе любовь самую искреннюю и бескорыстную. Даже люди низменные, погрязшие во зле, не могут не испытывать почтения и уважения к истинно доброму; хотя бы смутно, но и они чувствуют величие добродетели, насколько сохраняется у них способность представлять и постигать нравственно-доброе. И самопожертвование становится истинным подвигом, только когда проистекает из любви к добру.
Человек, истинно любящий нравственное добро, не может не любить жизни более чем всякий другой, ибо жизнь дает ему возможность служить добру, проявлять свою любовь к нему; жизнь, преисполненная добра из любви к добру, и сама становится предметом любви (в этом состоит решение вопроса о ценности жизни), а потому, если такой человек, любящий добро и ради добра высоко ценящий свою жизнь, жертвует ею, когда того требует та же любовь к добру, то это есть действительный подвиг, достойный удивления, тогда как самопожертвование со стороны того, кто лишь тяготится ею и кто, не имея любви к добру, не может питать и особой привязанности к жизни, есть простая случайность, - факт, не имеющий никакого значения, возбуждающий внимание к себе, только своею видимостью, но недостойный такового по сущности." [11].
Поэтому из всей трагедии "Ромео и Джульетты" можно с полной уверенностью убедиться в том, что они (главные герои шекспировской трагедии) никому не хотят причинять зла, лишь только добро. Не столько добро связано с любовью, сколько любовь связана с добром,
поскольку дела милосердия можно совершать для тщеславия, человеко- угодия, а если ты истинно любишь, то кроме того, что не будешь "мыслить зло", творя добро - ты не будешь этим хвалиться и превозносится. "Настоящая любовь, - подчеркивает В. Малахов, - делает человека добрым. Вот истина, которой меня, слава Богу, научил опыт общения с самыми близкими мне людьми. Уверенность в ней для меня - одна из отраднейших вещей на свете. Да простится мне такая сентенция: если неясно тебе, подлинно ли ты любишь, спроси себя - учит ли тебя твоя любовь доброте? Чуткости к боли тех, кто тебя окружает" [12].
Неудивительно тогда выглядит то, что в романтической любви "истинно любящие склонны гиперболизировать, даже возвеличивать черты предмета своей страсти. Если влюбленного заставить, он почти всегда сможет составить список качеств любимого, которые ему не нравятся. Однако он обычно отмахивается от мыслей о них или убеждает себя, что эти недостатки тоже уникальны и очаровательны. "И так во всем, везде: нам даже недостатки любимого лица пленительны и сладки", - писал Мольер. И это действительно так: многие находят очаровательными даже пороки предмета страсти" [13]. Тут уместно будет вспомнить слова Джульетты про Ромео: "он не рожден для позора".
Таким образом, дискурс любящих в романтической культуре не связан со злом. А если и связан, то это происходит исходя из противоречия с нормативно-ценностной системой того или иного общества/эпохи. Те или иные поступки любящих, которые категорически нельзя назвать девиантными, деструктивными для власти, тех, кто окружает любящих, являются аморальными и заслуживающими порицания, осуждения.
- [1] Гегель Г.В.Ф. Любовь. - С.276.
- [2] Ружмон Д. де. Любов і західна культура / Д. де Ружмон. - Л.: Літопис. - С. 14.
- [3] См.: Лееннас Э. Философия, справедливость и любовь / Э. Левинас.Избранное. Тотальность и Бесконечное. - М.: Modem, 2013. - С. 358-359.
- [4] См.: Лееннас Э. Тотальность и бесконечное. - С. 89.
- [5] Мадинье Г. Любовь и разум / Г. Мадинье. Сознание и любовь: очерк понятия Мы. - М.: ИНИОН. 1994.-С. 114.
- [6] Мадинье Г. Любовь и разум- С.118.
- [7] ГрюнА. Тамже. -С. 105.
- [8] Розанов В.В. Уединенное. - С. 66.
- [9] Швырков 0.1. Ще раз про смисл любові / О.І. Швирков // Філософські обрії. - 2008. - № 11.-С.215.
- [10] ГрюнА. Жити в дом1 Любови. - С. 105.
- [11] Лнннцкнй /. Основные вопросы философии / П.И. Линицкий / Сочинения: в 5 т. - Мелитополь: Изд. домМГТ, 2012. -Т.1-С.118-119.
- [12] Малахов В.А. По сю сторону ясности. - С.77.
- [13] Фишер X. Почему мы любим. Природа и химия романтической любви. - С. 20.
