"Что есть любовь?"
Этот фрагмент посвящен определениям любви и тому, как любящие в процессе любовной истории размышляют о ней. Этот свидетельствует о том, что любящие (вольно и/или невольно) порой размышляют о сущности и природе любви.
Ромео говорит: "безумье от угара". Напомню, что одно из семантических значений "угар" состоит в следующем: "летучая субстанция, которая распространяется в воздухе, мешая видеть и дышать". У любящих в состоянии "угара" закрыты глаза на всякого рода недостатки, но не столько из-за того, что не хочет, а потому, что у них "трезвое опьянение".
Идея "трезвого опьянения" сформировалась еще во времена греческого апологета Оригена и проходит красной нитью (латентно и/или имманентно) через всю историко-философскую традицию. Наиболее последовательно и впечатляюще, по мнению И. Алфеева, эту теорию развивает Исаак Сирин: "при сильном и божественном желании человек начинает возбуждаться к божественной любви и сразу становится опьянелым от нее, как вином; расслабляются все члены его, мысли его находятся в постоянном недоумении, сердце его отводится в плен к Богу; и таким образом, как сказал я, уподобляется тому, кто излишне выпил вина" [1]. В приведенной цитате речь идет скорей всего о любви к Богу, но подобную параллель можно провести и в контексте любви между мужчиной и женщиной. Любящие "опьянелые" от переполнения чувств друг ко другу, полны счастья, радости и страсти.
Любовь названа игрой, не просто игрой, а игрой с огнем. Стоит отметить, что огнем называют не только любовь, но и ревность. Однако нужно сказать, что есть и такое мнение в данном контексте: "ревнуйте на здоровье, если ревность используется как маленький и "озорной" элемент в многообразии любовной игры в лучшем смысле, то есть как творческого процесса, и не превращается в "демоническое оружие" грубой страсти. При этом отношение к ревности будет игриво-ироническое и несерьезно-трагическое с обеих сторон, потому что ее ядовитое жало будет сначала "изъято". Но это уже, конечно, не та разрушительная ревность, с которой испокон веков связаны страдания, трагедии и преступления. Ревность - игра, которая оживляет, обновляет и разнообразит чувства, дарит радость и удовольствие чувством любви. Однако все это доступно только влюбленным, которые сумели подняться над "демонической ревностью".
По нашему мнению, намеренно придумывать для того или иного участника романтического дискурса поводы для ревности - это все равно, что пробовать разложить костер в доме "не подожжет ли он то, что в квартире?". Любовь подобна огню, и ревность также, но подстрекание, попытки "увеличить" первое могут привести, скорей всего, к тому, что чувства погаснут и остынут (подобно практике тушения лесных пожаров, которые называют отжигом, или встречным огнем). Нет, любовь сама сильна и мудра для того, чтобы дать любящим испытания и страдания. По своей природе любовь сама по себе онтологически выдвигает ряд преград и "экзаменов" на терпение, прощение, доверие, милосердие каждому из участников дискурса любви.
В контексте шекспировских слов "раздумье - необдуманности ради" поднимается вопрос о связи любви и рассудка. С точки зрения философии, - подчеркивает 3. Бауман, - "любовь боится рассудка; рассудок боится любви. Одно упорно старается обойтись без другого. Но когда это удается, жди беды. Таковы в самом кратком изложении превратности любви. И разума. Отделение их друг от друга означает катастрофу. Но в их диалоге, если он случается, редко рождается приемлемый modus vivendi. Разум и любовь говорят на разных труднопереводимых языках; обмен словами приводит, скорей, к углублению взаимного несогласия и подозрительности, чем к истинным пониманию и симпатии.
На самом деле любовь и рассудок гораздо реже обмениваются мнениями, они просто стараются перекричать друг друга. Рассудок изъясняется лучше, чем любовь, и поэтому ей мучительно сложно, если не невозможно вовсе, отстаивать свои права. Словесные поединки заканчиваются, как правило, победой рассудка и уязвлением любви. В споре любовь проигрывает. Пытаясь вынести приговор, который рассудок признал бы обоснованным, любовь издает звуки, которые он считает бессвязными; в лучшем случае любви следует действовать молча" [2].
Любовь - это бытие всегда "на пределе", "на грани", в том числе в плане применения рассудочных актов и рациональных рефлексий. Безусловно, романтическая любовь при всей ее нежности, страстности, заботливости не может отказаться от знаний, размышлений, но вместе с тем, она не ставит их "во главу угла" своего бытия; это же касается и отношений между любящими. Любящие могут и должны рассуждать, но у них эта человеческая способность радикально трансформируется и тем самым отличается от людей вне дискурса любви.
"На мой взгляд, существуют, по крайней мере, три восходящих к одной точке причины, по которым диалог между рассудком и любовью
обречен на неудачу. Начнём с того, что любви важны ценности, тогда как рассудку - польза. Любви мир видится набором ценностей, а с точки зрения разума он выглядит собранием полезных объектов. Мы часто смешиваем два этих качества - "ценность" и "пользу" - и это, мнению 3. Баумана, приводит в тупик: разве вещь ценна не тем, что она полезна? Это, конечно, говорит рассудок - и говорит он это с момента своего пробуждения в античных диалогах Платона. С тех самых пор рассудок упорно пытался и пытается аннексировать понятие ценности и отбросить все противящееся этой аннексии; зачислить "ценность" на службу "полезности"; подчинить ей "ценность" или хотя бы представить "ценность" дополнением к "полезности"
Теперь рассмотрим смысл определения любви как единства яда и противоядия. Пожалуй, в этом контексте раскрывается и амбивалентность, и парадоксальность природы любви: по содержанию и/или по форме. Яд - останавливает все, противоядие - приводит в движение. Следовательно, о любви можно говорить, как о динамической статике - в ней есть динамика и статика, покой и движение, в ней мы взаимно "обогащаемся" и взаимно становимся "беднее". Любовь как "яд" помогает в нашем сознании победить разного рода ее "слабости", точнее ее дискурса, , но вместе с тем, она как "противоядие" раскрывает нас самих совсем по-новому, так нас преображает, что мы для окружающих становимся иными, хотя на самом деле у нас, благодаря любви к Другому, обретается подлинное "Я". В этой связи уместно будет вспомнить мысль Э. Фромма о том, что "любовь возможна только в том случае, когда двое общаются друг с другом на максимально глубоком уровне существования, и поэтому, каждый из них переживает себя на этом уровне... Любовь, которая таким образом переживается, - это постоянный вызов, это не место отдыха, а движение, развитие, совместная работа. И даже неважно, что сейчас в дискурсе любви - гармония или конфликт, радость или грусть; все это имеет второстепенное значение по сравнению с тем главным, что двое переживают себя из своей самой глубины своего существования" [3].
Таким образом, необходимо подчеркнуть, что романтическая любовь при всей ее нежности, страстности, заботливости не может отказаться от рациональных рефлексий и рассудочной деятельности, но вместе с тем, она не ставит их "во главу угла" своего бытия; это же касается и отношений между любящими личностями.
- [1] Епископ Пларнон (Алфеев). Об основных богословских темах и об эсхатологии преподобного Исаака Сирина / Епископ Илларион (Алфеев) // Преподобный Исаак Сирин. О Божественных тайнах и о духовной жизни. Новооткрытые тексты; / пер. с сирийс., прим., предисл. и послесл. епископа Илариона (Алфеева)]. - 4-е изд. - СПб: Изд-во Олега Абышко, 2008. - С. 133-134.
- [2] Бауман 3. Нужен ли любви рассудок? / 3. Бауман // Индивидуализированное общество / пер. с англ, под ред. В.Л. Иноземцева. - М.: Логос, 2005. - С. 205.
- [3] Бауман 3. Нужен ли любви рассудок? - С. 207.
